Взгляд скользнул по офисным интерьерам

Взгляд скользнул по офисным интерьерам и переместился на внутренний дворик за окошком. Может, кошечка какая оптимистично махнет лапкой, мявкнет: «Не боись, студент, прорвемся»? Или пташка весело чирикнет: «Все будет чики-пуки!»?

Нет.

Нет!

И еще раз нет!!!

Во дворе, нарушая негласные правила местной парковки, поперек всего на свете стояли три машины. Директорский вишневый «Форд-Сиерра», красная «девятка» и серый «Ниссан-Патруль» с тонированными стеклами, явно не местный. Верняк, на нем приехал тип в жилетке. У «девятки» околачивались четыре сотрудника фирмы. Один из них ничего, кроме оторопи, у меня не вызывал. Это был Паша, начальник сторожей и решатель проблем. Это он залез в окно и разбудил меня. Это он мог сотворить со мной все, что угодно, и все, что не угодно, тоже... Представить невозможно, какое ожидало меня наказание, помимо увольнения...

Я вздрогнул, переметнул взгляд на топчущихся рядом сотрудников. Сотрудники имели жалкий и безрадостный, просто жухлый вид.

Внизу громко хлопнула дверь. Четверка во дворе колыхнулась, переглянулась и замерла. Вышедший из офиса директор присоединился к своим. Вид имел такой же тухлый, как сотрудники. Тип в жилетке, появившийся следом, наоборот, источал мегаватты удовольствия. В «Ниссане» распахнулись двери, и наружу вывалились два гиганта в обтягивающих черных футболках, заправленных в темно-синие спортивные штаны с тройными лампасами. Огромные, квадратные, под стать автомобилю. Мерно покачиваясь при ходьбе, они в семь-восемь синхронных шагов подошли к товарищу и, широко расставив ноги, встали. Жилеточный сказал им нечто тихое, затем поворотил лицо в сторону сотрудников конторы. Вместо шеи у него громоздились убедительные комки мышц, лишенные всякой гибкости. Поэтому лицо поворотилось вместе с туловищем. Выражение фигуры вопрошало:

– Ну, че за дела? Я не понял…

Я тоже не понял и перевел взгляд в сторону директорской машины, у которой перетаптывались сотрудники. Потом опять глянул на приезжую троицу.

Понял! Я все понял!

Это так просто и однозначно: в контору пожаловали бандиты!

Я осторожненько, бочком-бочком, привстал и, пугаясь скрипа, как атомной войны, медленно, нежно, по-саперски чуть-чуть приоткрыл форточку. Теперь можно было не только подглядывать, но и подслушивать.

Паша и Владислав Аркадьевич сосредоточенно бубнили друг другу что-то секретное, на расстоянии не слышное. Разобрать слова не представлялось возможным, но я хорошо видел, как Павел что-то такое-эдакое втолковывал директору. Тот, вялый, интровертный, никакой покачивал головой, похоже, не понимая о чем речь. Время от времени он воспроизводил какие-то слова, возможно, междометия. Не разобрать. Трое сотрудников шушукались меж собой, искоса бросая взгляды в сторону бандитов. Граждане-бандосы, наоборот, стояли расслабленно. Уверенно и даже по-хозяйски попирали двор кроссовками и между делом обсуждали вчерашний кураж на Егоркиной хате.

Их односложную речь я слышал отрывками: «В натуре, чисса ништяк оттянулись… Ну-ууу… Короче… Я недопонял… Э-эээ… Кто бухло выжрал?… Ну, Карабас с соской… типа, завалился, да… Прикинь… Конкретно два корабля взорвали… Гонишь… Короче… Пухлый на бычку… Да… Ссыкуха кипеж потом подняла… Э-эээ, прикинь, рамсы попутала… Кидаю палку… Предъявы… Че за дела… Короче, по приходу на измену сел… Да… Базар-вокзал… Ну, Карабас подорвался… Прикинь, мартышка всем отстрочила… Э-эээ… Кто в ванной-то наблевал? Ни подмыться, ни умыться…»

Когда воспоминания кончились, облаченный в жилетку бандит, с той же пролетарской гордостью, что и премированный красными шароварами революционный командир, медленно подошел к директору-буржую и громко спросил:

– Э-ээ? Ну так че? Стреляться хочешь, что ли?.. Ы-ы… Вот я конкретно че-то недопонял. Лопату неси тогда. Сейчас закапывать будем. Гы-гы.

Потом он медленно, очень медленно, как комиссар перед расстрелом белопузых в старых фильмах про Гражданскую войну, вернулся к своим. Постоял, выдерживая мхатовскую паузу. Вылитый артист Жаров, который Анискин, и еще вылитый Максим из юности имени себя. И все это актерское великолепие в одном простом рязанском лице. Такой незатейливый паренек из глубинки, наевшийся анаболиков со стероидами до звона в мышцах и познавший через этот звон высший смысл революции…

Черт!

Тишину дворика пронзил резкий звонок. Жилеточный стремительным движением отцепил от штанов мобильный телефон и прижал к уху. Встал в позе напряженного ожидания совмещенной с позой подобострастного вслушивания в далекий телефонный полусигнал-полутреск на линии. И оп!... все аж вздрогнули!... несоразмерно телосложения жилеточный фальцетом затараторил:

– Егор! Да! Привет! Да, ништяк. Да, да! Да-аааа! Как договаривались. Да, на месте! Коммерсы жирные! Точно, как говорил. Да, да, к пяти будем! Нет! Точно. Да помню, помню. На Третьяковке. Терем. Прикрутили уже. Точно! Бля буду! Две недели! Да. Зуб даю. Чё? За базар отвечаю, говорю! Да. Пока. Пока, говорю!!! Будь!!!

То ли суетился перед далеким начальником, то ли старался вписаться в оплаченную минуту разговора – непонятно. Факт, что, закончив разговор, бандитский предводитель сочно сплюнул под ноги, прицепил мобильник к штанам и продолжил неспешную беседу с друзьями. Такой же медленный и величавый, как перед звонком. На этот раз говорил он тихо. Я ничего не слышал, только видел, как его сподвижники то согласно кивали головами, то неопределенно пожимали плечами. Их бритые головы были впрессованы, нет, вмурованы в надплечевые мышечные бугры и сверху – из моего окна – бандиты казались бюстами на родине героев, обретшими ножки. Любое покачивание головой означало вихляние в области бедер, при котором вышестоящая конструкция оставалась неподвижной. За исключением мимики. Мимика расслабленно парила от «не понял» до «ништяк» и обратно. Других мест назначения не было. Во всяком случае, мне, стороннему наблюдателю, так казалось.

Я продолжал с интересом наблюдать.

От группки сотрудников отделился Паша и подошел к физкультурным бюстам. Что-то тихо сказал. Бандитский ответ был коротким и громким, как дуэльный выстрел: «Ты – труп. Понял, да?».

Почти двухметровый Паша карликообразно скукожился, отковылял от бандитов и пришкандыбал к генеральному. Скрючившись, вывалил в уши того жаркий шепот. Генерального аж перекособочило. Физкультурники тем временем встали в ряд. Движения их, медленные, уверенные, не остановимые, были движениями экскаваторов. В любой момент, не задумываясь, они могли сковырнуть любого с поверхности двора и тут же во дворе закопать. Каждое их движение отдавало экскаваторной грацией и экскаваторской же неотвратимостью. В воздухе запахло соляркой. Обонянием, осязанием, всем ливером внутренностей я вдруг осознал, что значит словосочетание «тяжелая индустрия».

Мне стало плохо. Я отлип от окна, прижался спиной к стене, зажмурился, за… за… заставляя захлопнуть за собой занавеску пребывающего в замешательстве сознания и унестись в светлую даль. Не получилось…

Тяжелые шаги по лестнице выдернули меня назад из полуобморока-полуяви. Я отполз от стены и вплющился в задрипозный дерматиновый стул у входной двери. Занял рабочее место. Именно здесь должен сидеть сторож во время дежурств. Со скрипом дверных петель я попытался примерить маску стража порядка и кубарем слетел с кресла. Паша звезданул меня в ухо кулаком. Могучим кулаком, размером с арбуз, не меньше.

Мозг раскололся на части, разлетелся в ошметки от внутреннего звона. Дыхание сперло. Паша схватил меня за грудки и встряхнул, как свежевыстиранный платок:

– Сученыш. Ты уволен. Понял?

Будь Змей Горыныч былью, а не сказкой, его дыхание было бы менее жарким.

Я мотнул вверх-вниз переполненной впечатлениями головой и медленно пополз вниз, спиной по стене, вниз-вниз-вниз...

Павел ускорил мое движение ударом по макушке и умчался в кабинет. Я же, вечный аутсайдер, калика пожизненный, ударился копчиком о плинтус и прекратил сползание.

• Метки: офис,